Девятнадцатого июля исполнится сто двадцать восемь лет со дня рождения выдающегося русского и советского поэта. Владимир Маяковский – один из величайших представителей плеяды выдающихся поэтов-футуристов 20-го века. Его гениальные произведения вызывают у миллионов его почитателей истинное восхищение. Помимо этого, Маяковский прославился как неординарный драматург, сатирик, кинорежиссер, сценарист, художник, а также редактор нескольких крупных журналов. Его биографии, многогранному творчеству, а также полным любви и переживаний личным отношениям посвящены сотни исследований. Однако по сей день тайны его жизни и смерти остаются неразгаданными.
В преддверии знаменательной даты вспомним, каким он был. Представим в нашей статье рассказы современников о великом поэте. По их словам, Владимир Владимирович был «круглосуточным поэтом». В их воспоминаниях содержатся сведения о том, как он творил, каким был в повседневности, как относился к окружающим. О поэте рассказывают его близкие, коллеги и соратники-футуристы. Также в статье содержатся интересные фото.
Коротко о нем: детство
Будущий поэт появился на свет в 1893-м в небольшом грузинском селе Багдати. Его отец работал лесничим, мать происходила из кубанских казаков. Кроме Владимира, в семье подрастали две сестры (братья умерли во младенчестве). В период обучения в кутаисской гимназии юноша увлекся революционными идеями, участвовал в демонстрациях. После смерти отца (1906) семья переехала в Москву.
Творчество
В столице он продолжил общение с революционерами, трижды был арестован и отпущен на свободу, поскольку был несовершеннолетним. В заключении начал писать стихи.
В 1910-м молодой поэт отошел от революционной борьбы и занялся живописью. В период обучения в училище живописи, зодчества и ваяния он завязал знакомство с кубофутуристами и примкнул к их группе. В 1912-м было опубликовано его первое стихотворное произведение «Ночь». Тогда же начались публичные выступления молодого поэта в артистическом кафе «Бродячая собака». Владимир принял участие в турне футуристов по городам России. По мнению Горького, Маяковский был единственным истинным поэтом среди своих поэтических собратьев. В 1913-м вышел его первый сборник стихов «Я». Читателей поражала красочность и яркость его поэзии.
Последующие годы были насыщены многими событиями: постановка трагедии «Владимир Маяковский» в «Луна-парке» (Петербург), добровольная служба в армии (1914), знакомство с семейством Брик, выход в свет новых крупных поэтических сборников.
Революция
Поэт сразу же примкнул к новой власти. В 1917‑1918 гг. выпустил несколько произведений, посвященных революции («Наш марш», «Ода революции», «Мистерия-буфф»).
Одним из увлечений поэта был кинематограф, который тогда еще только зарождался в России. В 1919-м он снялся в трех кинолентах, выступив одновременно в качестве сценариста и режиссера. Поэт сотрудничал с РОСТА, выпускающим агитационно-сатирические плакаты, работал в газете, руководил журналом «ЛЕФ», выпускал ряд ярких и запоминающихся произведений.
Во время чтения Маяковским поэмы «Владимир Ильич Ленин» в Большом театре присутствовал Сталин. Чтение сопровождалось овациями, которые длились в течение двадцати минут.
1922-1925 гг. стали для поэта периодом насыщенных путешествий. В это время он побывал во Франции, Латвии, Германии, США и Латинской Америке.
Его высказывания
Цитаты:
Если я не устал кричать «мы», «мы», «мы», то не оттого, что пыжится раздувающаяся в пророки бездарь, а оттого, что время, оправдав нашу пятилетнюю борьбу, дало нам силу смотреть на себя, как на законодателей жизни. («Россия. Искусство. Мы»)
Такой земли я не видал и не думал, что такие земли бывают. На фоне красного восхода, сами окрапленные красным, стояли кактусы. Одни кактусы. Огромными ушами в бородавках вслушивался нопаль, любимый деликатес ослов. Длинными кухонными ножами, начинающимися из одного места, вырастал могей. Его перегоняют в полупиво-полуводку – «пульке», спаивая голодных индейцев. А за нопалем и могеем в пять человеческих ростов еще какой-то сросшийся трубами, как орган консерватории, только темно-зеленый, в иголках и шишках. По такой дороге я въехал в Мехико-сити. (Из статьи «Мое открытие Америки: Мексика»)
Во-первых, конечно, все это отличается от других заграниц, главным образом, всякой пальмой и кактусом, но это произрастает в надлежащем виде только на юге за Вера-Круц. Город же Мехико тяжел, неприятен, грязен и безмерно скучен. (Из письма к Лиле Брик 15 июля 1925 года)
Я поэт. Этим и интересен. («Я сам»)
Принять или не принимать? Такого вопроса для меня (и для других москвичей-футуристов) не было. Моя революция. Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось. («Я сам»)
О полемике с Есениным
Начало двадцатых было отмечено бурными спорами Владимира Маяковского с Сергеем Есениным, примкнувшим к имажинистам, бывшим непримиримыми противниками футуристов. Кроме того, Маяковский воспевал город и революцию, а Есенин писал о деревне. Несмотря на обоюдную критику и многие разногласия, поэты признавали наличие друг у друга безусловного таланта и имели много общего: ранимость, постоянные поиски, отчаяние. Кроме того, в творчестве обоих присутствовала тема самоубийства.
В последние годы
В 1926-1927 гг. Маяковский работал над киносценариями, пьесами. Последние были неоднозначно встречены критиками. Поэта стали обвинять в том, что он недостаточно пролетарский поэт, всего лишь попутчик революции.
1930-й
Этот год стал для поэта роковым. Весной бывшими коллегами по «ЛЕФу», а также партийным руководством была проигнорирована созданная Владимиром Владимировичем выставка, в которой он подвел итоги своей двадцатилетней деятельности. Это стало для него жестоким ударом, нанесшим ему глубокую рану. В этом году он много болеет, глубоко переживает свое одиночество, страдает от нападок, которые сыпались на него со всех сторон. 14 апреля поэт покончил с собой.
Воспоминания: каким он был?
Лучшие высказывания о поэте:
Темой его стихов почти всегда были собственные переживания. Это относится и к «Нигде, кроме как в Моссельпроме». Он не только других агитировал, он и сам не хотел покупать у частников. Поэтому многие его стихи «на случай» и сейчас живы и читаются нами с грустью или радостью, в зависимости от этого «случая». (Лиля Брик, мемуарист, муза Владимира Маяковского)
Иногда какая-нибудь строфа отнимала у него весь день, и к вечеру он браковал ее, чтобы завтра «выхаживать» новую, но зато, записав сочиненное, он уже не менял ни строки…<…> Теперь это может показаться чудовищным, но, когда Маяковский вставал из-за стола и становился у печки, чтобы начать декламацию стихов, многие демонстративно уходили. (Корней Чуковский, писатель, литературный критик)
В комнате танцевали, шумели, играли на рояле, а Маяковский тут же, положив листок бумаги на крышку этого самого рояля, записывал только что родившиеся строфы стихотворения. Он сперва глухо гудел их себе под нос, потом начиналось энергичное наборматывание, нечто сходное с наматыванием каната или веревки на руку, иногда продолжительное, если строфа шла трудно, и, наконец, карандаш его касался бумаги. (Петр Незнамов, поэт-футурист, участник творческой группы «Левый фронт искусств»)
Он брал слово в раскаленном докрасна состоянии и, не дав ему застыть, тут же делал из него поэтическую заготовку. Он всегда в этой области что-нибудь планировал, накапливал, распределял… (Петр Незнамов, поэт-футурист, участник творческой группы «Левый фронт искусств»)
Иногда он останавливался, закуривал папиросу, иногда пускался вскачь, с камня на камень, словно подхваченный бурей, но чаще всего шагал, как лунатик, неторопливой походкой, широко расставляя огромные ноги в «американских» ботинках и ни на миг не переставая вести сам с собою сосредоточенный и тихий разговор. Так он сочинял свою новую поэму «Тринадцатый апостол», и это продолжалось часов пять ежедневно. Пляж был малолюдный. Впрочем, люди и не мешали Маяковскому: он взглядывал на них лишь тогда, когда потухала его папироса и нужно было найти, у кого прикурить. Однажды он кинулся с потухшей папиросой к какому-то финну-крестьянину, стоявшему неподалеку на взгорье. Тот в испуге пустился бежать. Маяковский за ним, ни на минуту не прекращая сосредоточенного своего бормотания. Это-то бормотание и испугало крестьянина. (Корней Чуковский, писатель, литературный критик)
Для Маяковского же всякая схоластика, грамматика, даже поэтика с ямбами и хореями была невыносима. И все же как терпеливо повторял он за мной: «Dem Kalbe, des Kalbes»… К счастью, здравый смысл и жалость к бедному моему «шюлеру», как называл себя Маяковский, заставили меня плюнуть на … грамматику и принести томик стихов Гейне. Успех был необычайный. «Шюлер» не только выучивал наизусть отрывки стихов, но даже впоследствии не без успеха пользовался ими в разговорах. (Рита Райт, советская писательница, переводчик)
А работать с Маяковским было одно веселье! Попутно придумывались смешные рифмы, каламбуры, просто великолепные нелепости стиха, которые и были настоящей подготовкой к большой работе. Иногда мы, наполовину закончив работу, уставши до отупения, садились сыграть «только три партии». Глядишь, ночь на дворе, «в тесноте да не обедали», и приходится дальнейшую работу переносить на завтра. Тогда Маяковский брал клятву, чтобы к двенадцати часам — «вы слышите, Колядка! К двенадцати часам ровно! — рукопись уже была бы у меня на столе, перевязанная голубой ленточкой!» Восклицательные знаки слышались в интонациях густо. И не дай бог опоздать хоть на две минуты. Маяковский встречал зверем: «Вы что ж это? Кофеи распиваете, а я за вас трудись, как пферд». Но гнев сменялся на милость, когда рукопись была на столе. Шли в издательство, там читалось написанное, как-то стремительно одобрялось со всеми последствиями гонорарного порядка. (Николай Асеев, поэт-футурист, переводчик)
Вообще Маяковский был всегда зачинщиком. В перерывах вокруг него собирались ученики. Шутник был страшный, всегда жизнерадостный, острит, рассмешит всех. Отношения с товарищами у него были изумительные, но дамочек, вертящихся около искусства, он недолюбливал: мешают они серьезно заниматься. Дураков тоже не любил. Помню, был такой ученик: богатенький, а с рисунком у него ничего не получалось. Маяковский про него и говорит: «Какой из него выйдет художник?! По ногам видно, что в душе он портной. (Петр Келин, живописец)
Я ученик Серова и часто говорил своим ученикам о Серове: о серовской линии, о его простоте, о его взглядах на искусство, показывал репродукции его работ, водил в Третьяковку. (Петр Келин, живописец)
Работали мы так. Утром Маяковский обходил учреждения и принимал заказы. Возвращался он домой с портфелем, туго набитым всякими справочниками, ведомственными отчетами и прочим. Весь материал он добросовестно изучал, выписывал на бумажку интересные факты, цифры и после этого обдумывал темы. Вечером, часов в семь-восемь, я приходил к Володе за темами и текстом. Иногда текст был уже готов, иногда дописывался при мне. Было интересно наблюдать за Маяковским в эти минуты. Обдумывая строку, он ходил по комнате, бубня про себя фразы и отбивая такт рукой. Потом быстро записывал на клочках бумаги сложившийся текст. Иногда он передавал мне вместе со стихами и рисунок, но каждый раз при этом деликатно говорил: «Вот это я нарисовал, но тебе, конечно, не нужно, это я так, для ясности». (Александр Родченко, советский живописец, плакатист)
К розовому кругу снизу пристроен фиолетовый, вырастающий из двух черных прямоугольников. Лихой росчерк кисти вверху: султан. Еще более лихой вбок: сабля. Третий: ус. Две строчки текста. И к плакату РОСТА пригвожден польский пан. <…> Маяковского я впервые увидел сквозь «Окна РОСТА. (Сергей Эйзеншейн, дирижер, сценарист)
У меня накопилась груда рисунков Владимира Владимировича. В те годы он рисовал без конца, свободно и легко — за обедом, за ужином, по три, по четыре рисунка — и сейчас же раздавал их окружающим. Когда Маяковский пришел к Репину в Пенаты, Репин снова расхвалил его рисунки и потом повторил свое: «Я все же напишу ваш портрет!» — «А я ваш», — отозвался Маяковский и быстро-быстро тут же, в мастерской, сделал с Репина несколько моментальных набросков, которые, несмотря на свой карикатурный характер, вызвали жаркое одобрение художника: «Какое сходство! И какой — не сердитесь на меня — реализм!» (Корней Чуковский, писатель, литературный критик)
В этом спектакле (пьеса «Клоп» — прим. авт.) Маяковский работал с актерами над текстом пьесы не только во время читки ролей. Он постоянно бывал на репетициях, делал замечания, поправки, а иногда и сам появлялся на сцене, показывал роль. Так, однажды на очередной репетиции третьей картины — «Свадьба», он поднялся на сцену, схватил со свадебного стола вилку и сыграл роль парикмахера со словами: «Шиньон гоффре делается так: берутся щипцы, нагреваются на слабом огне, а ля этуаль и взбивается на макушке этакое волосяное суфле». Мы так и покатились со смеху! Надо было видеть, как нагнулся большой Маяковский в позе парикмахерской слащавой услужливости, как оттопырил мизинец левой руки и, поворачивая голову посаженой матери, заходя то справа, то слева, орудовал вилкой как щипцами и, наконец, разрушил ей прическу. (Мария Суханова, артистка)
Поэтами моего поколения, до символистов, были Фет, Тютчев. Я никогда не слышала, чтобы их читал Маяковский. В дневнике Б. М. Эйхенбаума записано 20 августа 1918 года: «Маяковский ругал Тютчева, нашел только два-три недурных стихотворения: «Громокипящий кубок с неба» и «На ланиты огневые» («Весенняя гроза» и, очевидно, «Восток белел. Ладья катилась…») Белого, Бальмонта, Брюсова Маяковский редко читал вслух. Когда мы познакомились, они уже отошли от него в прошлое. (Лиля Брик. Из воспоминаний, 1960-е)
О его личной жизни
Любовью всей жизни поэта была Лиля Брик, с которой он познакомился в 1915-м. Женщина стала для Маяковского музой, ей посвящено множество его стихов о любви.
Поэт длительное время проживал с супругами Бриками, что было вполне в духе того времени, дарил им дорогие подарки и даже некоторое время содержал. Были в его жизни и другие возлюбленные. Известно также о детях Маяковского, родившихся от разных женщин.
Последней его любовью стала актриса Вероника Полонская, которая отказалась подчиниться требованию поэта уйти от мужа. Многие исследователи считают, что именно сложности в отношениях с возлюбленной подтолкнули Маяковского к роковому решению. Известно, что Вероника была последней, кто видел поэта живым. Она не вняла его слезным уговорам отказаться от участия в запланированной репетиции и остаться с ним. Не успела за девушкой захлопнуться дверь, как раздался звук рокового выстрела.
